– Экономика в прошлом году упала не так сильно, как мы ожидали. И в 2021 году вырастет на 3,2%, может быть выше. Тем не менее возникает вопрос, как мы смотримся на уровне мира. Если брать текущие и ожидаемые темпы роста мировой экономики, мы смотримся достаточно слабо. Мировая экономика в этом году вырастет на 5 с лишним процента, может быть около 6%, США – на 6%. Фактический разрыв между нашей и мировой динамикой увеличивается, а не уменьшается.

При этом наиболее болевой точкой является вопрос доходов населения и социальный блок. Несмотря на все принятые меры, если брать то, что заложено как в действующий бюджет, так и в сложившиеся тренды, это означает, что в 2024 году реальные доходы населения будут на 2 с лишним процента ниже, чем в 2013 году. Мы получаем 11 лет спада или стагнации, который, может быть, тяжелее с точки зрения динамики, чем 90-е годы. Взаимосвязь социального развития экономики должна кардинально измениться. Если экономика не работает на благосостояние людей и большей части общества, она обречена, неконкурентоспособна.

О бедности. Была поставлена задача сокращение бедности в два раза – сначала к 2014 году, сейчас – к 2030-й году. С учетом тех социальных инициатив, которые были заявлены в 2019 году, нового социального пакета, предложенного Президентом, при умеренных темпах роста экономики в 2 с лишним процента, мы в 2 раза сократить бедность к 2030 году не сможем, она будет на уровне около 8 с лишним процентов. Для того чтобы сократить ее до 6%, то есть вдвое по сравнению с нынешним уровнем, нужны дополнительные меры. Существующий адресован в первую очередь семьям с детьми или беременным, и это правильно. Но бедные – это не только многодетные семьи или семьи с детьми. Это пенсионеры. Никакой дальнейшей модели развития пенсионных выплат нет. Значительная часть работников сельского хозяйства, да и целого ряда других отраслей, тоже относится к бедным. Средняя зарплата на селе, по официальной статистике, 52%. Понятно, там есть огороды, натуральные доходы, за счет этого картина лучше. Есть регионы достаточно обеспеченные, как Краснодар, но в целом значительная часть работников сельского хозяйства и живущих на селе относится к бедным. Это что означает? Нужны дополнительные меры. Без них бедность снизить нельзя. На 10 лет потребуется примерно 1,8 трлн. Не такие большие деньги на фоне всех наших расходов. Хотя, по большому счету, надо ставить вопрос не только о преодолении бедности, а о создании устойчивой социальной структуры общества или, как, кстати, говорилось и в принятой Правительством еще в 2008 году «Концепция долгосрочного социально-экономического развития» – создании массового среднего класса, к нему должно относиться до 40 и более процентов населения.

Это вопрос не только доходов. Качество жизни и благосостояние зависит от многих аспектов – это здравоохранение, образование. Развитие этих сфер решается с учетом развития технологий. Многократно об этом говорилось: у нас низкий уровень расходов на науку в процентах к ВВП. В последние годы он не рос, а сокращался. По расходам на здравоохранение мы проскочили в 2020 год, но если брать то, что заложено было в бюджет 2021–2022-го – это не позволит поддержать этот уровень. По большому счету нужно обновление программы развития здравоохранения, которая у нас есть. Но это дорого. Для того чтобы достигнуть уровня Германии 2020-го года, нужно существенно увеличить расходы на здравоохранение. И на образование – тоже.

Какие шаги предпринимать? Есть много структурных объектов: даже при низком уровне расходов на здравоохранение наша система здравоохранения героическими усилиями спасала людей в условиях пандемии, и относительные показатели по смертности, по заболеваемости даже ниже, чем во многих европейских странах. Тем не менее общий уровень смертности у нас высок. По другим причинам, а не от ковида, он существенно вырос за 2020-й год и за начало 2021-го года. В этом смысле здравоохранение нуждается в модернизации и обновлении. Нам придется увеличивать зарплату врачам для того, чтобы она была конкурентоспособной даже относительно средней заработной платы в европейских странах, а не просто поддерживать коэффициенты в 200% или 100% для младшего и среднего медицинского персонала, потому что это означает огромное неравенство между регионами. Мы эту проблему не решали, и непонятно, когда начнем ее решать. Это вопрос отечественных лекарств, хотя фармацевтика растет по 20% в год, но все равно мы критически зависим от импорта и субстанций.

Есть проблема с вакцинацией: мощности не позволяют обеспечить массовую вакцинацию населения такими же темпами, как в США – по 2–3 млн человек в год. Это развитие собственной приборной базы, которая позволяет снизить потери от заболеваемости и улучшить динамику ВВП.

Расходы на науку крайней низкие. Мы всегда акцентировали внимание на то, что нужен рывок по развитию фундаментальной науки. В процентах к ВВП, да и в процентах к расходам на НИОКР, ее доля за последние годы несколько выросла. Что мы видим? В структуре расходов и относительно ВВП у нас все время падают расходы на прикладную науку, которая связана с поисковыми исследованиями, даже саморегулирование этой сферы не очень развито, естественно, за счет отставания в развитии приборной базы. Советский Союз в 70-е и 80-е гг. вложил в нее огромные деньги, на которых мы живем и работаем сейчас. Нужны затраты фактически в разы выше. Про то, что частный бизнес мало вкладывает в науку, говорилось многократно, но все-таки ключевая проблема, не чем его заинтересовать, а куда вкладывать, в какие проекты. Главная проблема – это как скоординировать усилия всех субъектов, в частности, Росатома, Роснано, Академии наук, прикладных институтов, корпоративных центров, усилия которых, на мой взгляд, разобщены.

Для медицинской науки будет дан определенный импульс: определенные средства выделяются на новую линейку не только традиционных лекарственных средств и антибиотиков, но бактериофагов.

У нас есть заделы по части комплекса новых материалов, по сплавам. Есть определенные рывки, но для того чтобы произошел кардинальный поворот, они должны быть структурированы. Это, естественно, и деньги, и сроки.

Ключевой вопрос – это огромная дистанция между идеями и реальным прорывом, какой был в Советском Союзе, с атомным, космическим проектами, тем, что умеют делать, китайцы и американцы, как мы видим по динамике вакцинации и вложений в здравоохранение. Мы должны сделать социальную ценность (а это не только доходы населения, это уровень доверия в обществе, реализация принципов справедливости, и сокращение уровня социального неравенства). Соединить ее с технологическим рывком, который требует проектного управления. Мы можем кардинально изменить облик жизни в России. Станем ли мы лидером пусть не по темпам роста, а с точки зрения социальной модели, модели развития тех ценностей, которые мы несем миру, да и сами ими руководствуемся? Россия по индикатору качества жизни, человеческого развития ООН на 52-м месте, но при разумной организации жизни мы вполне можем войти в десятку.



По материалам пленарного заседания МАЭФ-2021 на тему: «Глобальная трансформация современного обществаи национальные цели развития России»